ПАНФИЛОВЦЫ
1
Орлиный зов по скалам пролетает.
Под знамя славной партии спешат
Угрюмые охотники Алтая,
Упрямые дружины Иртыша.
Веди нас, партия!
За честь мы грудью встанем.
Нет в мире сил, чтоб нас сломить могли.
Фашистская нога не опоганит
Отцами завоеванной земли.
Огонь и ненависть в глазах суровых,
Отвагою наполнены сердца.
На труд и в бой за Родину готовы
Строители "Восточного кольца".
На Бухтарме,
На берегах Зайсанских
Взволнованные речи их звучат:
- Мы тачки переменим на тачанки,
Грабарки деревянные - на танки.
Лопату - на горячий автомат!
И думы, и труды, и наши жизни
мы с радостью сыновней отдадим
Великой, светлой ленинской отчизне.
Веди нас, партия! Мы победим!
2
Июльский зной, В военной строгой форме,
Без галстуков, без песен, без вина,
Мы встретились друг друга не узнав –
На безименной воинской платформе.
На долго мы, дружище расставались
С цветами яблонь, с улицей родной,
С Алма-Атинкой, с горною грядой,
Которой так недавно любовались
Медовой опьяненные весной.
Но, шторы встрепенул степняк шальной,
Июньский зной нас опалил войной.
Мы даже, кажется, не попрощались
Ни с матерью, ни с другом, ни с женой,
И только после третьего звонка
Взволнованно протягивали руки.
Нам пожимал их секретарь ЦК,
В пожатье этом не было разлуки.
С военного походного вокзала
Нас партия родная провожала,
Любимый город песней провожал.
Последним попрощался генерал,
И поезд тронулся шафранными цепями
Колеса в рельсы жесткие стуча,
Казалось, уносили вместе с нами
И песню сохраненную веками
В былинных родниках Джамбагала...
Нам за Чимкентом кланялися низко
Пронизанные солнцем тополя,
Поля, поля, родимые поля.
Ну на какие б в мире Сан-Франциско
Мы променяли домик свой что низко
К тебе склонился, русская земля?!
Закат ложится над степным пикетом
Над озером колышется туман
Восставший, как виденье Туркестан –
Пятивековый стан Хаджи-Ахмета,
Тимуровским ииражит минаретом…
А поезд мчит, усталые от качки
Мы запеваем песню о казачке.
С которой часто у подножья гор –
Вздымали к небу горьковский костер.
Припомним песню тех счастливых пор.
3
Под солнцем августа, в садах Талгара
Румянился изнеженный апорт.
В неповторимой прелести загара –
Таило яблоко свой тонкий сорт.
Казачка молодая выходила.
Девичьим сердцем чувствуя беду
И напевала тихо: - "Милый, милый,
Скорей поспело б яблоко в саду.
Скорей его заветное сорвать бы,
С благословенья старого отца...
Станица вышла б с песнями на свадьбу,
На славное гулянье молодца.
Напрасно чернокосая вздыхала,
Напрасно черноглазая ждала…
Лихой казак ушел за генералом,
Которому станица приказала -
Вести сынков на ратные дела.
4
В туманы севера стремятся эшелоны,
Войной нещадной обожжен маршрут…
Вот городок, безлюдный, разбомбенный
Обугленные станции, и тут –
В осеннем небе недруги лютуют,
Воздушные гуляют палачи…
А поезд мчит... Солдаты не тоскуют
Калинин…
Лихославль
Боровичи…
И, - стоп. Вперед отрезана дорога.
Там, - Ленинград под яростным огнем...
Сказал Панфилов коротко и строго –
Дороги нет, но мы ее пробьем,
Хотя бы всем нам здесь пришлось остаться.
Другим проложим путь. Они пройдут.
Вперед, сынки, на помощь ленинградцам!
Он видит, как слова в сердца ложатся
И верит он, - сынки не подведут.
В болотный марш ведут полки родные
Полковники семьи большевиков:
Курганов, Елин и седой Капров.
- А песня где? - и враз передовые
Берут запевом дружных голосов:
-
"Наша бессмертна держава,
Партия в бой нас ведет,
Триста шестнадцатой слава,
С ней наш великий народ!"
Алма-Ата провожала –
Песнями вольных степей
Вместе с отцом-генералом –
Верных своих сыновей.
Родине-матери дали –
Клятву святую свою.
Ноги у нас не устали,
Руки не дрогнут в бою!
5
Рубить леса - не легкая работа,
Мы их растили сами, берегли, -
Как украшенье матушки земли...
Но что же делать? Вечные болота
Как лютый враг, на перекор пехоте,
На перекор дивизии легли.
Стонали и валились исполины,
Звенел топор и плакала пила...
Сквозь северные топи и трясины,
Прошли алма-атинские машины,
Упрямая дивизия прошла.
6
Ложилась ночь, глухая, как извека,
Окрашенная заревом ракет.
Видением далеких детских лет
Здесь воскресали сказки Андерсена.
Ветвями закрывая небеса
Шумели новгородские леса...
Волшебные, ночные светляки,
Под пнями обомшелыми искрились,
Невидимые лешие сходились,
Под ветра вой в забытые дубки –
Сплетая там прехитрые затеи,
Порою этой расступалась мгла.
И в пар болот моя подруга шла
Я всматриваюсь в светлые черты –
- Зачем сюда? Наташа? Это ты?
Здесь бой, Здесь смерть.
Здесь очень тяжело.
Тебя я вижу - сердце привело,
В суровый час, когда нам воем не сладко.
Когда над Родиной бушует воронье.
Но дети ждут тебя. Спасибо, что украдкой
Ты навестила под холодной плащпалаткой
И сердце неуемное мое.
И... сон прошел, хороший светлый, сладкий.
Отброшена наотмашь плащпалатка
Ложатся бомбы и Клочков ворчит:
- Не дает соснуть, бандит,
Опять бомбит...
Сентябрьский дождик, пробивая ель –
Колотится в согретую шинель.
7
Виднелись очертанья Ленинграда
Но дан приказ и снова в марше мы.
Фашистская кровавая блокада
Нависла над святынями Москвы.
Проклятый враг грозил родной столице,
Уж Подмосковье начало гореть.
Без слов читали мы в суровых лицах
Готовность победить иль умереть.
Фашистская нас вьюга окружила,
Сжимало нас смертельное кольцо.
Но, Родина хранила и любила
Священное оружие отцов.
Мы верили и в ум и в меч отцовский
Народ - отец, а мать его - земля.
К нам казалось, скоро Циолковский
Придет на небо, с ним его семья,
Крылатая, воздушная, большая
А от нее, как мухи отлетят
Поганые, что вот сейчас летают –
И наши города кусают,
И воздух портят наш. Бомбят!.. Бомбят…Бомбят
И нашу землю отобрать хотят.
Жен осквернить и отобрать ребят,
Убить отцов, а наших матерей
Сгноить проволокой смертных лагерей,
Штыки вперед. Мы шли в буранах снежных
Москва за нами. Немец в трех шагах,
Мы повстречались в битве неизбежной
Со злобной силой лютого врага.
В лихом бою, в огне неумолимом
Один за всех и все за отчий кров
Вела нас дума партии любимой –
О чести Родины большевиков.
Нас Ленинское знамя осеняло
Великая советская земля -
Как мать над нами руки простирала,
На ратные дела благословляла
У древних стен Российского Кремля.
И в час, когда тисками смерти сжали
Нас панцырные полчища врага,
Бы с партией сильнее смерти стали
Солдаты, в русских крепких сапогах.
А, в партии - надежды наши кила,
Ее слова до всех сердец дошли.
Клинки доваторовцы обнажили,
С гранатами панфиловцы пошли.
В лесах и рвах, на стылой глади просек
Встречая грудью бешеных зверей
Стеною славы встали двадцать восемь
Советских пламенных богатырей.
Под солнцем августа, в садах Талгара
Румянился изнеженный апорт...
В неповторимой прелести загара –
Таило яблоко свой тонкий сорт.
Припомнилась мне песня не спроста.
Шли письма из родной Алма-Ата
Заслоны фронтовые пробивая,
В прославленные пулями места,
Их приносила почта полевая,
На стылых вьюгах сердце согревая,
Да будет света эта теплота.
Она вставала с нами в караулы
Под неумолчный вой сверчка,
Ходила по панфиловским полкам,
В приветствий райкома и ЦК
И в пламенном напутствии Джамбула,
В талгарском яблоке. В письме от милой,
В простом подарке матери седой...
Так наделял сынов чудесной силой
Родной народ. И шли в смертельный бой
С фашистской озверелою ордой;
Алтайские солдаты-партизаны.
Каспийские ребята-рыбаки,
Кубанцы, москвичи, сибиряки,
Донские смерторубы-казаки.
И правнуки душевного Абая
И Токтогула верные стрелки.
И Янки дети и сыны Тараса
За Родину, за счастье шли в пожар
Перед убийцей злобным не дрожа –
Оберегая Родину, как сердце дар
Джамбул и Шолохов, Фадеев и Гайдар,
И силу черпал генерал седой –
В кисете шитом детскою рукой...
Мы дорожили этой теплотой
Как лаской матери, как сном малюток
И вновь бросались с ненавистью лютой
Мы в бой за дом - зовущийся Москвой.
9
В короткие минуты на привалах
С гармошкою пораненной в бою
Затягивал иртышский запевала
Любину походную свою.
- "Нащ девиз: - Победа или смерть.
Намертво отточены штыки.
В битве нас врагу не одолеть.
Мы - гвардейцы.
Мы - большевики.
Гитлеровской своре дикарей, -
Ноги от расплаты не унесть.
Говорит нам голос батарей:
Смерть врагу!
Отчизне нашей - честь!
Мы с родных иртышских берегов,
Мы с талгарских солнечных высот
Грозной силой вышли на врагов
Мы - гвардейцы,
Наш отец - народ!
Последний раз вздохнула пушка тяжко
Снаряды все, К запасам путь далек.
Пробитый пулей лейтенант Петрашко
На панораму гаубицы лег
В последний миг был взор его спокоен
Что мне положено, я сделал все,
Я долг священный выполнил как воин
Так вспомните ж орудие мое!
12
На месть! На месть!
На страх фашистскип гадам
Гремит «ура» и в гущу вражьих стай
Ведет в штыки орлов заградотряда
Лысенко наш, панфиловский Чапай,
И Аугсбург, майор, идет на приступ...
В дыму, в крови немецкая орда
Перекалил, круша огнем фашистов,
Свой пулемет талгарец Тарада.
А там, где сил солдатам нехватало,
Вдруг появлялся к радости бойца
Знакомый полушубок генерала,
Чапаевца, товарища, отца.
К усталым снова возвращалась сила,
Отвага выпрямлялася в строку
Он с нами вместе генерал Панфилов,
И вместе с ним - дивизия в бою!
13
В смертельном страхе ежились баварцы
Горели в черных танках пруссаки,
Когда в атаку шли на них талгарцы
Панфиловские верные сынки.
Напомнили они фашистской своре
Про славу и отвагу казака,
Что носит в сече с недругами споря –
Обычаи талгарского полка.
Тот полк, крещенный древнею картечью
Был удалью казацкою рожден
На боевых редутах Семиречья,
Под сенью несклоняемых знамен.
Отвагу Ермака и гнев Булавы
Оружье нестареющих веков –
Ввели в бои, овеянные славой
Сыны седых талгарских казаков
У стен Москвы священна их присяга,
У стен Москвы неистов их удар
Под гордой сенью Ленинского стяга –
Нашел свое бессмертие Талгар.
14
Молчать о нем? Но это не возможно
Война еще не кончилась пока…
Он с нами вместе ел из котелка
И на привалах западных дорожных
Шинелью нашей согревал бока.
В нoгаx, когда на вьюгах застывали –
В заставах Истры наши патрули,
Его теплом своим мы согревали,
Ему сухарь последний отдавали -
Товариществом нашим берегли...
И письма задушевные читали
Такие, что в спокойные года
Пожалуй вот такому - никогда
С такой доверчивостью, нет, не прочитали.
Он уставал. Его бодрили шуткой
То дружба, неподкупная была
Мы табака последнюю закрутку
Делили с ним в окопах пополам
Когда ж пришла минута испытанья
И смерть глядела каждому в глаза
Все попрощались. Он же не сказал
Товарищам ни слова на прощанье
Все поклялись погибнуть, но не сдаться
Так нам народ любимый приказал
Молчал один. Нам надо было драться,
А он себе - отходную читал.
Клочков нахмурился: - Куда? Обратно?
В Москву? В Алма-Ата? В Ташкент?
Хо-о-о-рош!
Под яблонями нежится приятно
Жена... Квартира... М-1, понятно...
А Родина? А Драться будет кто ж?
И вдруг отпрянул славный политрук
Чудовища стальные окружали...
Гранаты приготовленные сжали
В минуту эту двадцать восемь рук
И замерли на миг большевики
Не от огня врага и вражьей стали
А потому, что рядом две руки
Протянутые кверху – задрожали
Предатель? Трус? Не верить лучше, нет
Сердца сдавила ненависть глухая.
Он Родину забыл, себя спасая
Он все забыл, товарищей бросая,
Так пусть же смерть его возьмет косая
Поставил точку русский пистолет.
15
В кольце лесов притихло Гусенево
К столетним соснам избами прижалось
Я песенку слыхал, здесь слово в слово
Теперь ее не повторю пожалуй...
Ту песенку старуха напевала
Обнявшись с обгорелым самоваром
Был страшен темно-синий полушалок
В багряно-сизом отсвете пожара.
«0й вы, гуси, гуси лебеди
Подымитесь в небо светлое,
К той ли зореньке лазоревой
К золотому свету-солнышку
Ко луне вдове серебряной.
На крылах вы мое горюшко
Унесите гуси-лебеди...
Расклевали злые вороны
Мое гнездышко родимое,
Их ненависть безмерна и остра:
-
Да будет смерть единым искупленьем
Разбойникам сжигающим в кострах
Святыни векового вдохновенья.
Крепчает бой. Выходит генерал
К своим сынам в минуту грозовую
И мина свистнула И... генерал упал
На снег откинув голову седую...
Горячей кровью землю обагрил
И в этот миг, казалось говорил:
-
Но, я еще не дослужил Отчизне,
Но я не кончил наш горячий бой,
Запомни друг, солдат мой молодой
Пока последний шаг не сделан в жизни
Не говори, что слава за тобой!
А шаг последний был и остывало –
Неистовое сердце генерала
В нем пламенном, стремительном, огромном
Наследием чапаевским жила
Рожденная на славные дела –
Героев украшающая скромность.
Его к машине на руках несли
У старого полковника Капрова
В глазах суровых слезы залегли.
Срывались с губ три горьких, тяжких слова
-
Иван Васильич!.. Не уберегли!
Летела весть к солдатам обжигая
Горячей болью храбрые сердца
За жизнь, за кровь любимого отца
В атаку месть бросалась огневая
Была в священной ярости страшна
Гвардейская суровая расправа
Бросая танки, пушки, ордена
Откатывалась мутная волна
И шла вперед - панфиловская слава.
20
Воздушные над Истрой патрули
Старинный храм российский берегли
За Иерусалимскою горою
С оконцами слепыми, без огня,
Холодный домик, крышу накреня,
Казалось, низко кланялся герою.
Торжественна немая тишина:
Она незримым трауром одета...
На бархатной подушке - ордена,
И капля крови алая видна
На голубом листочке партбилета,
В последний час, угрюмые, без слов
Стоят они с повязками на ранах
Политруки, солдаты, капитаны
Прославленных панфиловских подков,
Готовые скорей идти под пули,
Под ураганный минометный шквал,
Чем здесь стоять в тяжелом карауле
Когда молчит любимый генерал.
И девушка в шинели среди них, -
Сестра солдата и дочка генерала, -
В глазах людей печаль свою читала,
Деля утрату боевой семьи,
Мела метель ноябрьская люто.
Остыл раскат прощального салюта,
В последний путь героя понесли
Богатыри, что с ним в сраженьях или
Казахи, украинцы и узбеки.,
Киргизы, москвини, сибиряки,
Панфиловские меткие стрелки,
Овеянные славою навеки.
И еле слшишй предвечерний звон
С холодным воем вьюга доносила:
То мать - Москва печалю нам вторила
Встречая сына трауром знамен.
21
Деревни нет. Развалины дымятся
Клубится сизый дым над перелеском
Подернут снег багряно-алым блеском..
Лишь вороны летая не страшатся
Картины сотворенною войною
И смерть еще стоит со свежей кистью
И не остыли краски поля боя...
Вот каски, как сентябрьские листья
Оборванные раннею грозою
Подбитый танк дымится, а в сторонке
Солдаты мертвые в еще живой воронке
А небо дымной гарью отекло
Над грудами обугленных развалин
Без древних синезвездных куполов
Стоит собор. Фашисты лютовали.
Приметен след разбойничьей руки
Здесь кровью жертв обрызганы скрижали
Что зодчие народа создавали
И все что берегли большевики –
Убийцы-святотатцы оплевали
Глаза Марии - выколоты катом,
А рядом с обгорелого холста
Пробитая фашистским автоматом
Разверзлась грудь распятого Христа,
Да будет бой! Да будет месть святая!
Гвардейская обитель ожила.
Заказана обедня боевая,
Басами батарея полковая –
По немцам панихиду завела
Гудит земля и огненные птицы
Взлетают радугой окружены
И нам самим не стыдно поклониться
Артиллерийским нашим колесницам –
Большому богу праведной войны
И чудотворице его – Екатерине
Сверкающей неистовым огнем,
Которую на фронте и поныне
Мы ласково Катюшею зовем.
Пришла расплата. По орде злодейской
Ударили панфиловцы в упор
И штаб восьмой дивизии гвардейской
Вошел в разбитый немцами собор.
Горят костры в завьюженных приделах
Я в лица всматриваюсь и не узнаю
Суровых, огрубелых, поседелых
Друзей так изменившихся в бою.
Испытанных бессонными ночами
Тревогами налетов огневых...
Чернеют автоматы за плечами
Гранаты в подусумках холстяных.
Панфиловцы! О них страна узнала
Грозой пороховой обожжены
Сподвижники героя генерала
Партии отважные сыны.
Товарищами плотно окруженный
Склонясь сидит на ящике патронном
Обдумывая новый свой удар
Прославленный Талгарский комиссар
Пытливый взор его по карте шарит
Смоленый факел держит ординарец
О светлые минуты вдохновенья
Вы дерзости и мужество полны!
В суровую поэзию войны
Стремительной поэмой наступленья
На годы на века занесены.
Победа, это лучшая оценка
И ждут ее полковник и поэт
На карте остается красный след
Но не защелкнут наглухо планшет
Додумывает думу Логвиненко
И ждет он одобрительного слова
И верит он в поставленную цель
Расправились морщины на лице
Полковника Серебрякова:
-
Ну, значит так. Для нового удара
Готовы горные стрелки Талгара
Готовы грозно грянуть на врагов
На танки их, на смертные заставы
Во имя чести доблести и славы
Своих родных панфиловских полков.
23
Метет пурга. Под завыванье вьюги
Притих на миг оледенелый дзот.
-
Двенадцать полночи. Ну что же, други
Нам время дорого. За честь подруги!
За счастье Родины! За новый год!
Мы выпили. И снова автоматы,
Блистая дисками, ложатся на ремни.
Двенадцать полночи. Но мы, солдаты,
Идем поганой кровью супостата
Гусиный пух снегов обагрянить.
Идем на месть. В суровых дебрях леса
Встают виденьем милые места:
Заснеженные горы Дегереса
Талгарского предутрия завеса
И огоньки родной Алма-Аты.
И яблони с январскою вуалью,
И в ермаковском панцире Иртыш,
И ты, - голубоглазая Наталья,
Тепло свое под оренбургской шалью
Для нашей встречи, может быть, хранишь.
А мы идем. Нам некогда томиться.
По девушке, по другу, по жене.
В походе мы, и строги наши лица.
Идем - обязанные подчиниться
Предательски лукавой тишине.
Не терпит слов военная дорога.
Здесь миг потерянный не наверстать.
Здесь все в расчете, правильном и строгом
Законом дружбы сказано немного:
- Убей врага, и можешь помечтать.
24
Мой славный друг, мой боевой товарищ,
На огневом гвардейском рубеже
В годину битв суровых и пожарищ
Мы встретились с тобою в блиндаже.
Нам утром в бой, но эта ночь за нами
Нальем же чарки здравицы своей
За полк родной, за боевое знамя,
За девушек любимых, за друзей,
За всех отважных, за больших и малых
За всех, кто жизнь отдать в сраженьи рад
И за бесстрашных наших генералов
И за героев пламенных – солдат
Идет на запад гневно наша сила
В штыки непокоренная идет
И наш отец седой герой Панфилов
В делах своих приемников живет.
И вновь гремит в лесах суровых слово
В том слове сила русская встает
То голосом Василия Клочкова
То мужеством полковника Капрова
Гвардейцев в битву Родина зовет.
Вот Баурджан идет...
Малик Габдуллин...
Их месть страшна для вражеской орды
Народ вручил сынам своим в ауле
Каленый в битвах меч Амангельды
Они в боях несут, не зная страха
Любовь и честь родной Алма-Аты
Орлиное неистовство казаха
И о победе светлые мечты.
Вот сын Узбекистана Мадаминов
С глазами беркута
И гордым сердцем льва,
Идет со смертью в смелый поединок
Чтоб жил Ташкент, чтобы цвела Москва
Идет киргиз гвардеец Куянкузов
Петренко киевлянин в бой идет.
Идут сыны Советского Союза
А с ними весь бесчисленный народ.
Я верю, над пораненной вселенной
Победы солнце ясное взойдет
Да будет навсегда благословенно
Советское отечество мое.
Прошли года, С теплом солдатской дружбы
Судьбою человека дорожа,
М ы встретились на месте новой службы –
На трудовых гвардейских рубежах.
На целине, на стройках, на заводах,
Свершают смелый подвиг трудовой
Во славу партии, отчизны и народа –
И командир и парень рядовой,
А пулями прострелянное – с нами!
И на ветрах ему не остывать,
По-прежнему вперед нас будет звать
Родное, Ленинское, боевое знамя!
… Когда затихает последний раскат канонада,
И воздух становится в трепетных сумерках тих,
Как робкая девушка, входит солдатская радость
В траншеи, в окопы, в холодные гнезда живых.
Торжественным кажется здесь даже кашель натужный,
Свидетельство жизни в потемках затихшей войны.
В кажется вещь тут становится снова так нужной:
Кисет, зажигалка и... старые письма жены. |
ПЕСНЯ ДУБОСЕКОВСКОГО ПОЛКА
Над Москвою - матушкой гроза.
Барабаны в бой народ зовут.
Гневны богатырские глаза.
Па врага панфиловцы идут.
Памятны для панцырных зверей
Грозные удары под Москвой
Двадцати восьми богатырей,
Знаменосцев славы боевой.
Двадцать восемь встали, как гранит,
В пламене горячем поднялись,
Умереть в бою иль победить, -
Родине гвардейцы поклялись.
Широка ты, русская земля,
Не окинуть глазом, не обнять,
Позади же матушка-Москва,
Некуда гвардейцам отступать.
И пошли на смерть против врагов
У бессмертных стен родной Москвы
Двадцать восемь Родины сынов,
Двадцать восемь братьев боевых.
Их пример друзей на бой зовет.
Их сердца на знамени горят,
И народ великий наш поет
О своих сынах-богатырях.
Как пошли на черный стан врагов,
У святых ворот родной Москвы
Двадцать восемь Родины сынов,
Двадцать восемь братьев боевых.
НАУРА
В леса, за разливы Ловати,
В осеннюю желтую осыпь
В окопную непогодь буден,
Пришла ты издалека...
Защитное скромное платье,
Пушистые черные косы,
И звонкий серебряный бубен
В твоих полудетских руках.
Сливаясь с певучей домброю
Ты сердце свое открывала,
О мужестве пела, о силе,
О славе, рожденной в боях...
Гвардейское сердце героев
На подвиг святой подымала
И властно вела за собою
Волшебная песня твоя.
Блистали в глазах твоих строгих,
То огоньки Коунрада,
То волны Алма-Атинки,
То будто сходился в них
Большие степные дороги
И яблоневые тропинки,
К бойцам возвращалася радость
В окопные хмурые дни.
Наура! Цветок Казахстана,
Посланница вольных аулов,
Спасибо хорошей и милой
За песни, за то, что пришла.
За то, что родной и желанной
В краю орудийного гула
Солдатскую славу делила
Солдатскую службу несла.
Мы вспомним: концерт за Ловатью,
Свинца раскаленную осыпь,
Окопную непогодь буден,
И песню на буйных ветрах,
Защитное скромное платье,
Пушистые черные косы,
И звонкий серебряный бубен
В обветренных детских руках.
В КАРПАТАХ
Как хочется встречи
С желанной, ребята…
Как сердце без ласки
Тоскует весной!
А западный вечер
Ложится в Карпатах,
Солдатские каски
Блестят под луной.
Немеют замеры
Угрюмых окопов:
Земля зацветает, -
Но в свежесть мечты
Плюют митральеры
Горячую копоть,
И смерть поливает
Здесь кровью цветы.
Мы гоним врага,
Неостывшие скальпы
Еще людоеды
Уносят в руках...
Под нами в снегах -
Трансильванские Альпы.
А солнце победы -
На наших штыках.
В СКВЕРАХ БЕРЛИНА
В опожаренных скверах Берлина
Прохожу одиноко в ночи.
Спит глухая берлога звериная,
Обнажая свои кирпичи.
Одичалые кошки в Гросс-хаузе -
Дикий блеск фосфорических глаз.
Пальцы тихо ложатся на маузер
В этот мертвый, полуночный час.
Черный город! Разбитый, растерянный…
Ты держи в нем на взводе курок:
Еще мечутся призраки Геринга
По сырым подземельям метро.
Не блеснет папиросная искорка,
Не играет в фонтанах вода.
Над безглавою бронзою Бисмарка
Безмятежно гудят провода.
Гаснут в небе немые созвездия
Над холодным молчаньем руки.
Тишина... Это наше возмездие,
Бесноватый, разбойный Берлин!
Ты достался в сраженьях нам дорого,
Погруженный в безмолвье и мрак!
Русский парень ив нашего города
Охраняет твой черный рейхстаг.
Дни войны, - нелегки они были нам...
Суд идет! - Ждем мы все как один,
Чтобы ты на веревке намыленной
Весь позор свой увидел, Берлин!
СТИХИ НА ВЕЕРЕ
Над крутым обрывом Сунгари
Фанза подожженная горит,
Девушка в небесном кимоно
У реки испуганно стоит.
Глаз ее безмолвная мольба -
К заревным клубам обращена,
А слова трепещут на губах,
Как лучи заката на волнах.
Золотистым веером своим
Отгоняет сизо-синий дым, -
Девушка в небесном кимоно
Над горящим берегом крутым.
Самурай подъехал на коне,
Он спросил с седла склоняясь к ней:
- "Ты красавица еще жива?
С нами уходи на острова!"
- "Нет!" Она промолвила в ответ.
Вздыблен конь и китаянки нет.
Тихий стон услышала река.
Легкий веер стиснула рука,
Буйною захвачено волной
Девушка в небесном кимоно.
На чужом маньчжурском берегу -
Моряки находку берегут.
Много ли им может рассказать
Открывая робкие глаза
Девушка спасенная в реке,
С веером подвязанным к руке?
Робко и застенчиво она
Смотрит, пробуждаясь ото сна
Смотрит, озирается вокруг
Кто с ней рядом - недруг иди друг?
Тишина над берегом стоит,
Громко здесь никто не говорит
Лишь волной холодною шумит
Рядом, - голубая Сунгари.
Шумно стадо сразу у реки,
Русские хлопочут моряки
Поняла бы девушка слова:
Слава тебе господи, - жива!
Повар ей подносит миску щей,
Похлебай-ка, будет веселей!
Пулеметчик ей дарит духи
Из Москвы. Понюхай! Не плохи!
А на Шпрее дравшийся матрос, -
Сухарей из кубрика принес.
Неужели же ей все равно
Девушке в небесном кимоно?
Но склонился штурман молодой
Черноморской вымытой водой
Посмотрел в смущенные глаза
Ничего кудрявый не сказал,
Только в руки взял ее ладонь
Пробежал по девушке огонь.
III
В новый бой спешили катера
Шла война. При чем же веера,
На которых пишутся стихи?
Есть стихия всех сильней стихий,
Девушка бежит к родной реке,
С веером протянутым в руке,
Молодого штурмана зовет
И ему подарок отдает.
Бьется в берег пенная волна
Девушка осталася одна,
- "Явь ли это? -Угадай:
Похотливый рядом самурай,
Фанза подожженная горит
Рвется конь японский к Сунгари,
Шум волны и, сильная рука
Будда ль то прошел чрез облака,
Через все небесные пути.
Чтобы эту девушку спасти?
Сердце от испуга отлегло
Сразу стало девушке тепло
Голубые видели глаза,
Как в песке растаяла слеза.
Где же веер? Нет его в руке.
Русский чай остался в котелке
Сухари на ситцевом платке
Да бушлат матросский на песке.
IY
Грамоте, китайской не родной
Раньше не учили паренька
И вот этот веер расписной
Озадачил нынче моряка.
То ли то забава, толь тоска,
То ли то любовная беда?
Раньше не учили моряка
Грамоте китайской никогда.
Пронеслась горячая война.
Про Кронштадтской улице родной
В боевых российский орденах -
Возвращался штурман молодой…
Шел не замечая ничего
Кроме солнца и родной земли
И услышал он: - Табак манго!
- Капитан, табаку купи.
ОКОПНЫЕ СТИХИ
Так чиста перед боем последняя дума солдата
Он не спит – он холодною ночью молчит.
Только ветер гудит в вороненом стволе автомата,
Да горячее сердце сжимаясь тревожно стучит
Налой пулей пробита сибирская шапка-ушанка,
Чье-то злое дыханье нависло над головой…
Вспомнил я о тебе, золотая моя Иртышанка,-
Будто смерть отвела ты заботливой, теплой рукой.
Бей, метелица, бей! Голубые глаза офицера
На расплату выводят, горят на холодном ветру
И в солдатской шинели, над сыпью окопною серой,
Поднимаясь, идет в наступленье, гневная Русь!
*****
Фашистам в тыл, в звериный стан,
Нас вел путеводитель,
Душа иртышских партизан,
Седой алтаец Корепан,
Народный гневный мститель.
*****
Он на Москву на смерть готов,
Суровый правнук кержаков.
И мы спокойны. Верен путь.
Такой не может обмануть.
*****
Любовь и песня в грозный час
С героем шли горою.
За мать – Москву, за всех за нас
Вел в бой дивизии Тарас
И сил прибавлял не раз
Седой Джамбул домброю.
******
Письмо одно не прочитав,
В разведку боевую,
Любовью нашей дорожа,
Я взял с собой, к груди прижав,
И нес, чтоб, жизнью смерть поправ,
Обнять её живую.
******
И автомат, и острый глаз –
Пронзают ночи темень.
Он будет выполнен, приказ,
Пусть, может быть, в последний час
Оберегает страстно нас
Суровый маршал – время.
*****
Я в дом вошел…Так вот она –
Неумолимая война.
Ребенок немцами приколот,
Мать в подвале сожжена,
И только кукла сиротливо,
Пугливо жмется у окна.
В стеклянных кругленьких глазах
Я прочитал у куклы страх.
*****
Глубокой раны боль остра.
На стуже сердце стыло,
Но вспыхнули, как два костра,
В моих глазах твои, сестра,
И сердце боль забыло.
*****
Мы в жизнь пришли не отдыхать,
Не лезть в долги к отчизне,
Не о былом в тиши вздыхать,
Но все в борьбе у жизни взять,
И все отдать для жизни.
....Когда затихает последний раскат канонады,
И воздух становится в трепетных сумерках тих,
Как робкая девушка, входит солдатская радость
В траншеи, в окопы, в холодные гнезда живых.
*****
Торжественном кажется здесь даже кашель натужный,
Свидетельство жизни в потемках затихшей войны.
И кажется вещь тут становится снова так нужной:
Кисет, зажигалка и … старые письма жены.
|
